Компьютерная игра начинается с знакомства с местом - изучения его свойств, географии, границ и архитектуры виртуального пространства. Пока человек погружен в игру и перемещается по виртуальному ландшафту, он/она одновременно статичны и физически принадлежат определенному месту. Эти два вида пространства - мир игры и реальный мир за его пределами - связаны в памяти и становятся точками входа и перехода из одного места и времени в другое. Сорокин использует любимую игру своего детства «Принц Персии», чтобы вернуться во времени в дом своих родителей. Пытаясь переписать свое детство, художник трансформирует игру, озвучивая ее своим взрослым голосом, полностью изменяя повествование и нарушая единообразие визуальных эффектов. Сорокин применяет свой метод работы со звуком и собирает видеоматериалы из игры, чтобы управлять только той частью реальности, которая доступна для перезаписи, и только ее гранями, которые можно преобразовать.

Сорокин осмысляет, за счет чего создается ощущение комфорта и защищенности внутри виртуального мира. Важно то, что различие ностальгического пространства воспоминаний и дигитального пространства компьютерной игры снимается становясь единой структурой, организующей память.Сорокин перенаправляет очень важную для постсоветского человека ностальгическую интенцию в активное отношение к дигитальному пространству и демонстрирует легкость с которой переформатируется такая, казалось неизменная структура, как интерфейс. Интерфейс обеспечивает взаимодействие между человеком, машиной, программой, игрой и т.п.  Пересобирая уже казавшейся неизменной игру с устоявшимся нарративом и правилами Сорокин демонстрирует революционную интенцию, которая показана не как деструктивная тенденция, направленная на разрушение структуры, а как стремление поиска индивидуального комфорта внутри уже сформированной реальности.

Работа представляет из себя три интервью с минскими музыкантами: Помидоровым, Русей и  Михаилом Анемпадистовым о  белорусском языке и музыке. Русский был одним из языков белорусской модернизации с 1918-го и до конца 1980-х годов. В первые годы перестройки использование белорусского языка стало формой сопротивления. В новом законе о языках он был закреплен как официальный государственный язык, однако уже через пять лет ситуация изменилась: и белорусский и русский языки были внесены в список государственных; при этом использование того или иного языка стало воспринимается как выражение политической позиции.

Помимо языка, перед страной также встал вопрос относительно будущего политического развития страны: должна ли Беларусь стать частью ЕС или оставаться в союзе с Россией. Известно, что лидер страны сделал выбор в пользу последнего. В свою очередь белорусские интеллектуалы считают этот выбор «драматическим» и видят в нем причину, по которой белорусский язык не является распространенным даже в стране с населением 9,5 миллионов человек, из которых более 80% это – «этнические белорусы». 

Советский проект использовал язык как средство унификации. Именно поэтому вопрос национальной идентификации на постсоветском пространстве напрямую связан с проблемой языка. В Беларуси ведутся страстные дискуссии о старых представлениях о языке как об основе национальной идентичности и закрытой и тоталитарной системе и более современными представлениями как о конструкте и гибкой постоянно меняющейся структуре (дискуссии, которые являются очень своевременными из-за распространения интернета и связанного с ним проекта глобализации). Язык является мощнейшим инструментом идентификации и социализации. В ситуации, когда власть использует язык в качестве  идеологического инструмента, потенциальными способами протеста становятся изобретение новых способов  артикуляции и исследование новых (или переосмысление старых) языковых возможностей. В работе также поднимается вопрос о роли языка в акте самовыражения и творческих возможностях, которые существуют внутри акта говорения. 

Работа документирует движение протестной колонны на мосту в центре Минска. В центре кадра - монументальный горельеф «Солидарность», созданный в 1979 году Анатолием Артимовичем и Анатолием Яскиным. Скульптура изображает граждан Советского Союза, Вьетнама, Китая, Индии, Палестины, Чили, Кубы, Анголы, марширующих за свои права и свободы. В основе этой работы лежит сопоставление солидарности протестующих сейчас граждан беларуси и барельефа Солидарность, монументальной работы советского периода.

Кто такой очевидец, в условиях свободного обмена информацией и какими политическими инструментами он обладает? Толстов использует жест простой документации как художественную стратегию исключающую личную и политическую интерпретацию событий и отказывается таким образом от идиологизирующей оптики. Акт документации все чаще становится политическим и гражданским действием. (К примеру с 2012 года запущена известная по всему миру интернет площадка witness.org, при помощи которой очевидец может поделиться задокументированными им событиями, нарушающими гражданские права человека, что изменяет политическую и юридическую ценность жеста документации). Работа Толстова ставит вопросы о том, что делает оптику наблюдателя субъективной и какую роль может играть художник в акте простой документации.

Толстов при помощи положения камеры выстраивает специфическую оптику, сравнивая обездвиженную солидарность народов, запечатленную на монументальном советском барельефе, и акт солидарности протестующих во время марша в Минске. Он объединяет одним визуальным рядом нынешние протесты и понятие солидаризации использованное внутри советского проекта и тем самым их соединяет. Сам художник комментирует:

“Служебно-идеологоическая функция солидарности в Советском Союзе может быть отброшена в сторону, и в таком случае борьба за права в масштабе одной страны или глобально действительно вещи близкие. У нас феодальная история разыгрывает из себя социалистическую традицию в советском (не самом лучшем на мой взгляд) варианте. Протест же против приватизации государства группой людей.”

Мы ни в коем случае не поддерживаем экстремистскую деятельность и вам не советуем. 

В сентябре этого года на просторы ютуба попало видео, демонстрирующее работу ИИ (искусственного интеллекта)  алгоритма, снимающего маски с белорусских силовиков. Видео было представлено в том числе от имени Киберпартизан - хаккерской организации, орудующей сейчас в Беларуси, которая взламывает гос. сайты и иронично переписывает их содержание.

Какие триггеры и страхи преследуют пользователя современных устройств? Максимов пользуется тенденцией демонизации ИИ как манипулятивной техникой (поскольку не доказано, что представленная работа не может оказаться искусно сделанной визуализацией). Эта манипулятивная техника срабатывает за счет того, что ИИ позиционирован в СМИ как технология способная сделать человека очень уязвимым перед лицом власти, в связи с тем, что его/ее персональная сфера становится прозрачной перед оком Большого Брата. Страх манипуляции, вызванный возможностью свободного доступа к личной информации любого человека  – один из сильнейших триггеров последнего десятилетия, который обнажил проблему исчезновения приватной сферы. 

Максимов, в свою очередь, демонстрирует обратную ситуацию, где инструменты подчинения и контроля переходят из рук политических лидеров в руки IT-разработчиков. В результате властная структура сама становится более прозрачной в условиях, где каждый может быть идентифицирован. Киберпартизаны совместно с телеграмм каналом NEXTA опубликовали информационную базу со всеми данными работников ОМОНа, что спровоцировало разную реакцию среди белорусских граждан, в основном призывающих к уважению приватной сферы каждого гражданина вне зависимости от его роли в политической борьбе.